Владимир Быстряков

[Geroneja]

Вспомнила, что забыла повесить интервью с Быстряковым, которое вышло где-то неделю назад) Прошу

Владимир Быстряков

Владимир Быстряков: «Такие люди, как Николай Караченцов - штучный товар»



Владимир Быстряков находится в постоянном движение. Даже когда, казалось бы, он спокоен, о чем-то рассказывает, все равно будто ощущаешь, что он обдумывает какой-то новый проект, перебирает события дня, старается ухватить все детали и ответить как можно полнее, а таких людей, согласитесь, единицы. Наверное, это одно из тех качеств, которые делают его настоящей легендой Киева вкупе с великолепными песнями и знаменитыми друзьями, которые приезжают в столицу иногда только ради того, чтобы посидеть с ним за одним столом.



«Под большинством так называемых хитов я бы подписаться не рискнул»



- Владимир Юрьевич, расскажите, пожалуйста, чем вы сейчас занимаетесь? Каковы основные приоритеты?



- Основные приоритеты – это приоритеты в композиции, работа с группой «Альтана» и, в частности, с солисткой Ольгой Неизвестной, это новые песни. Мы все надеемся, что когда-нибудь судьба повернется так, что эти песни обязательно будут востребованы. Что такое популярность и что такое мода? Это когда все вдруг повернулись и сказали: «О, это интересно слушать!», правда? Бывают вещи не ко времени, вещи не к месту. Помню, я когда-то читал, что в 19-м году великий русский писатель Бунин читал лекции для 5-10 человек в голодной Одессе, он был там совсем не кстати и не к месту, но это как раз тот случай, который подтверждает, что нужно быть к месту, нужно быть вовремя. Это не значит, что нужно писать в угоду публике, но значит, что нужно верить в свои силы и верить в то, что рано или поздно твоя музыка привлечет внимание.



- А что такое музыка для вас?



- Что такое музыка? Это, в первую очередь, язык. Если человек не знает английского языка, то в Англии ему делать нечего. Вот и музыка тоже язык, и каждый композитор – обладатель своего языка, ни на кого не похожего, если, конечно, это композитор со своим стилем. Я считаю, что у меня есть свой стиль и слушатели так считают, а потому мы живем, трудимся, надеемся на то, что в свете перемен произошедших в стране что-то будет меняться в нашем достаточно затхлом украинском шоу-бизнесе, может и государство обратит внимание, хотя я очень неуверен, что на русскоязычные песни будут обращать внимание. Думаю, что где-нибудь в далеком будущем все-таки русскоязычную культуру приравняют к украиноязычной, осознают, что это является частью единой культуры народов Украины.



- Говорят, что вы часто пишете «в стол»? Это действительно так?



- Да, именно так я и делаю – пишу «в стол», потому что не писать я просто не могу. Есть много песен, которые мы пробуем на людях и люди считают, что эти песни обладают определенной энергетикой, а этоважно в первую очередь. И это нужно уметь делать. Сегодня пишут песни все, кому не лень – пишут люди из свит звезд, а кто они эти люди – аранжировщики, звукорежиссеры, администраторы, организаторы концертов - непонятно, но они все пишут и каждый певец, как я знаю по Москве, являет собой некий замкнутый цикл, внутрь которого пробиться невозможно, все кормятся от одного. Очень часто сейчас певцы пишут сами себе – некоторые пишут потому, что «жлобно» платить авторам, некоторые выкупают у композиторов песни со всеми правами, а потом присваивают себе чужие заслуги. Если вы заметили, сегодня почти никогда не объявляют авторов песни, а если и объяляют, то вскользь. В титрах чаще всего ставят имя композитора, а автора слов нет. А ведь библейское «вначале было Слово» - оно естественно, это главенствующий момент в песне, от удачно сказанной фразы, от каких-то двух-трех слов, которые потом станут основными, «запатентованными» все и строится. Допустим, фразу «на недельку до второго» уже никто не сможет взять ни в какую песню, или, например, «этот День Победы порохом пропах» - это уже «запатентованная» фраза. Но, вы знаете, сейчас зачастую крутятся такие песни, что я бы под большинством из них просто не рискнул подписываться, это просто на голову не налазит. «Комсомольская правда» печатает тексты из так называемых хитов, и складывается такое впечатление, что люди вначал нюхали клей «Момент», потом курили некачественные сигареты из мариуханы – слова не увязываются друг с другом, это напоминает бред сивой кобылы, но считается, что это продвинуто, что в этом что-то есть и имеет право на существование.



«Нельзя управлять культурой»



- С чем это связано? Пришло определенное время?



- Мне кажется, что больна у нас сейчас духовная жизнь, больна экономика, мы в стадии смутного времени, мы из него не вышли. Все это издержки смутного времени, что лишний раз доказывает мое глубокое убеждение – нужно продолжать работать и продолжать быть честными, продолжать быть искренними и искать в себе ноты, которые бы не грешили фальшью и коньюнктурой. У меня есть песни, от которых люди плачут, причем люди профессональные, которые нюхали порох сцены. Есть песни, которые заставляют задуматься, есть песни легкие, но я никогда не опускался до того, чтобы сделать какую-то сиюминутную песенку, чтобы она завтра зазвучала любой ценой и в исполнении любого популярного исполнителя. Меня иногда спрашивают, почему я не пишу для «зирок» украинской эстрады, я отвечаю, что пишу для тех людей, с которыми мне интересно работать. Это не значит, что я пытаюсь передать в песнях какую-то вечную истину или какую-то философию глубокую. Они могут быть самые разные – шуточные песни, песни с одной мыслью небольшой, но вот что такое управлять энергетикой – это я знаю, а это очень важно. Сегодня люди, которые не могут создать песню, обладающую энергетичностью, заменили энергетику многочисленными ротациями. Песня может быть бездарная и примитивная, но когда ее крутят по 10-20 раз, волей-неволей она заползает в подсознание и уже крутится: «ты целуй меня везде, 18 мне уже». Хочешь – не хочешь, заползет обязательно, как дурной воздух.



- Кому бы из звезд украинской эстрады вы бы доверили свою песню?



- Скажу честно, мне не нравится слово «звезда» и не нравится слово «популярный». А если из исполнителей, то я недавно открыл для себя очень интересного исполнителя – это Петр Черный. Это человек, который обладает очень сильной энергетикой, он вышел за рамкисовего национального музыкального мироощущения. Такие люди, как Петя Черный могу составить хорошие страницы нашей эстрады. Из состоявшихся певцов – допустим, Ани Лорак или очень хорошая певица Таисия Повалий. Но в Украине есть просто гениальные певцы, которых никто не знает, в силу того, что они испоняют песни определенного жанра или просто не раскручены. Пример тому Наталья Гура. Есть люди талантливые и среди молодых исполнителей, среди групп, но крутятся те 10 человек, который успели пробиться на украинский Олимп в свое время, когда он не был заполонен нефтегазовыми дочками, что нанесло непоправимый ущерб вообще всему развитию искусства.



- Что для вас украинский шоу-бизнес?



- Искусство сейчас подменено словом «шоу-бизнес», а слово «формат» подменило слово «талантливое произведение», а за счет дочек и внгучек богатых родителей и дедушек взвинтились цены на ротации клипов. Сейчас ротация клипа на музыкальном канале стоит 500 долларов, кто это может себе позволить?Остальные устраиваются кто по бартеру, кто по кумовству, кто подкладывает девочек из ансамбля. Вот такие вещи. Бизнес есть бизнес. С одной стороны сейчас плохо, что нет худсоветов, некому отслеживать потоки той халтуры, которые хлынули на нашу эстраду и в наши эфиры, а с другой стороны, я нахлебался в свое время при советсткой власти столько – каждое слово фильтровалось, зажимали, не пускали. Я помню, как Юрию Рыбчинскому зарубили песню из-за фразы: «Прилетів до мене чорний птах», сказав, что это ассоциируется с фашисткой авиацией, а песня была вообще про любовь. В худсоветах заседали неудавшиеся музыканты и артисты. Они рубили, как могли, управляли культурой, а я считаю, что управлять культурой нельзя. Если есть хорошая аналитическая критика со стороны журналистов – вот это управление культурой. Не в стиле Мозгового – взять и обгадить с ног до головы того или иного человека, а конструктивно покритиковать. А управлять искусством, сказав, что «Отих хлопців треба послати на Євробачення, тому що вони допомогли нам революцію зробити» - это возврат к советским временам в какой-то степени.



«Евровидение» стало клоунским фестивалем»



- А как вы относитесь к организации конкурса «Евровидение», к тому, что сейчас с этим происходит?



- По-моему, привезут вагона два фанеры, забьют какие-то дырки во Дворце Спорта, подправят, поставят свет, который будет бить в глаза и создавать видимость какого-то праздника. Говорят, как-то расчистят территорию. Я считаю, что Украина не готова – по-моему, слишком поздно спохватились и, думаю, будем работать по принципу «хотелось как лучше, а вспотелии как всегда». Я уже не говорю о том, насколько цинично обошлись с выбором исполнителя – люди голосовали, писали sms-ки, а затем директивно навязали абсолютно других исполнителей со стороны, в последнюю очередь и только потому, что у них есть заслуги перед «оранжевой революцией». Сегодняшний фестиваль «Евровидение» - это настолько непредсказуемое явление, это уже не тот фестиваль, на котором блестали Селин Дион и «АББА». Вспомним пару последних фестивалей: сначала расхваливали австрийца, который ел лягушек, затем следили за тем, когда «Тату» полезут друг другу в трусы и давали за это второе место абсолютно безголосым, хотя и раскрученням, девочкам, фестиваль стал каким-то клоунским. Но у бизнеснемов, которые занимаются «Евровидением» есть четкая своя политика: они выискивают страны, которые мало что решают и в не малой степени от этого зависели результаты прошлого года. Украина никого не обидела, от Украины никто не зависит и Украина ни от кого не зависит, хотя достаточно ярко смотрелось выступление Русланы. «Евровидение» - это скорее возможность для исполнителя засветиться, а для старны показать способна ли она осуществить прием.



- Как вы вообще относитесь к Руслане, не только к теперешнему, но и к прошлому ее творчеству?



- Я завидую этой команде и ее продюсеру, способному рисковать – рисковать финансово и создавать проекты, которые на первый взгляд могут и не пройти. Я не знаю, прошел бы проект «Дикие танцы», если бы не «Евровидение». Для меня фолк-рок не совсем близок, хотя Руслана девушка определенно трудолюбивая.



- Вы работаете над музыкой для фильмов или мультфильмов в данный момент?



- Есть несколько предложений, например, из двух сериалов. Я писал очень много, когда у нас было знаменитое украинское мультипликационное кино, составлявшее честь и славу Киеву, Украине, когда работали такие гранды, как Володя Дахно, как Давид Черкасский. В последнее время я работал на студии «Борисфен», которая работает совместно с французами. Наша с ними последняя работа, сделанная несколько лет назад – полнометражный фильм «Злоключения Софи», он вышел во Франции и продается везде в Европе.



«Мастера театра как выдержанное годами вино»



- Вы дружите с очень многоми звездами кино, эстрады...



- В основном, я люблю общаться, дружить с людьми театра. Знаете, мастера театра мне напоминают выдержанное годами вино, которое взросло на хорошей почве, я имею ввиду и интеллект, и образование, и опыт. А вот звезды-скороспелки, которых выпускает, допустим, «Фабрика» - это совсем другое дело. В эстрадном обществе у меня есть знакомые, но это не «звезды эстрады» – это люди, которые занимаются музыкой, профессионалы своего дела, но они не так светятся, как однодневные пустышки. А каждый из людей театра – это свой космос, свой мир. Пообщаться, например, с тем же Арменом Джигарханяном, Ларисой Удовиченко, Семеном Фарадой, чего стоит один Игорь Борисович Дмитриев! Хочешь – не хочешь, а все равно заражаешься их талантом, их трудоспособстностью, совершенно дикой и сумасшедшей, как, допустим, у Коли Караченцова. Эта его трудоспособность, думаю, сейчас его поднимет оттуда, куда он попал абсолютно неожиданно. Однажды в 1994 году мы записывали с Караченцовым диск во Франции и было такое напряжение в работе, что на одной из записей я заснул. Коля жутко обиделся, потому что он в тот момент какой-то 89-й дубль записывал, а у меня просто от усталости слиплись глаза, мы тогда еще с ним погрызлись немножко, он мне говорил: «Ну как ты можешь, Володя, выдаю из себя последнее, а ты!». Когда мы уже уезжали наш звукорежиссер, француз, который не говорил по-русски и не понимал текстов (а мы писали пушкинский цикл – 17 романсов на стихи киевского поэта Владимира Гоцуленко), нам сказал: «Я не могу понять, в чем дело. Перед вами писал «Pink Floyd», у них совсем другой стиль работы – один стоит и курит марихуану и нахваливает того, который поет, а тот поет себе мимо нот, а вы как звери – между собой грызетесь!». Но в конце он начал понимать даже не смысл слов, а что-то подсознательное, что приводит к рождению образа, начал понимать, почему с такой болью и грызней у нас проходила вся эта работа. И мне нравится больше работать с поющими драматическими актерами, чем с певцами, которые следят насколько сексапильно у них получится та или иная нота, как голос прозвучит. С тем же Караченцовым был, например, случай, когда он одну фразу достаточно неточно спел, а я ему запретил ее переделывать, потому что она была настолько достоверна, сделана из «чистого металла», что стоит ее только немного поменять и сделать правильнее, как она утратит всю свою привлекательность. Добиваться такого уровня своих произведений мне хочется, но это не всегда удается. Еще очень интересно было работать с Валерой Леотьевым, когда его нигде не запускали и не принимали. Мы с ним записали много песен «в стол», есть песни, которые вообще никто и никогда не слышал, наверное, издам когда-нибудь альбом, который будет называться «Неизвестный Валерий Леонтьев».



«Для Караченцова остановка подобна смерти»



- Как себя чувствует сейчас Николай Петрович Караченцов?



- Он обязательно выкарабкается, слишком уж сильный и настырный мужик. Он уже почувствовал вкус к жизни. У него был период, как сказали мне люди, когда он не хотел оттуда уходить, его еле вытащили. Говорят, что когда попадают в такую ситуацию, то потом очень неохотно возвращаются обратно и вот пока не вытащишь их оттуда, пока не сотрешь эту память, ничего не будет, должно пройти какое-то время. Часто выходят озлобленными, неудовлетворенными, как дитя, которого оторвали от матери. Сейчас он чувствует себя хорошо. Открылся сайт, где постоянно фиксируется информация, можно все прочитать – он гладит жену по волосам, делает какие-то любимые примочки, все совершенно осознанно. Я думаю, что он не только выкарабкается, но и воспользуется этой передышкой для того, чтобы немного отдохнуть. Такого человека, как я говорю, малахольного работоголика еще нужно поискать. Он может спокойно переходить из жанра в жанр, от съемок фильма к театру, из театра – к песне, из песни – далее. И это все вперемешку с многочисленными компаниями, застольями и так далее. Как на все хватает человека, я просто не знаю, но он в этом живет и для него остановка – это смерти подобно. Больше всего меня страшило то, что он мог остаться бездвижным, но сейчас, думаю, все обязательно будет нормально.



- Будем надеяться!



- Я каждый день созваниваюсь с его женой, его все время опекают, постоянно находятся рядом с ним, принимают и некоторые меры, которые советуют из Киева. Вчера в театре после «Юноны и Авось» в финале все молились за его здоровье, вся труппа. Это энергетика, а без энергетики нет искусства. Исскуство – это та же экстрасенсорика, на сцене те же шаманы, колдуны, это влияние на подсознание, да и товарищ Фрейд определенно присутствует. Главное, умение вовлечь в свою волну, как, например, «Мумий Троль». Мне рассказывали, что он когда-то торговал водкой в «Олимпийском», а потом нашел свой «мяукающий» тембр, вовлек людей – тоже умение. Дай Бог, чтобы каждый мог найти свою фишку. Раньше, например, у нас была масса певиц, которые подражали Пугачевой или Ротару, я их называл «Пугачева для бедных» или «Ротару для бедных», а сейчас люди ищут свое направление, свой тембр. Можно не иметь огромный голос с сумасшедшим диапазоном, не покорять людей драматизмом, не рыдать перед ними на сцене, но нужно иметь тембр – достаточно иметь две-три свои нотки, допустим, как у Джо Дассена или Шарля Азнавура, людей, которых ни с кем не спутаешь.



Алиса, Белый Рыцарь и актерский кураж



- Вы часто рассказываете очень интересные истории. А как, например, вы познакомились с Караченцовым?



- Познакомились мы очень интересно – было это где-то в 80-е годы, мы как раз заканчивали работу над мультфильмом «Алиса в Зазеркалье», который озвучивали шикарные актеры – там работал Плятт, Неелова, Гердт, Фарада, просто люди-легенды. Песни собирались ехать записывать в Москву, и я должен был написать партии для Белого Рыцаря, которого озвучивал Николай Караченцов, и песни для Алисы. Кроме того, там были песни, например, как «Тру-ля-ля». Кстати, это песню спел, как ни странно, Белоножко, только он ее пел в заниженном виде, а потом ее взвинтили, «залилипутили», и так это и пошло в мультфильм. А в Москве началось все с того, что Неелова-Алиса сообщила, что находится в Арбатской милиции, потому что ее обокрали, забрав всю зарплату, а она ехала к нам прямо из театра «Современник», была в расстроенных чувствах, говорила, что не знает, как будет записываться, тем более, что никогда не пела. Потом приехал Коля Караченцов, меня с ним познакомили. Он был сиплый, после спектакля («Юноны», правда, тогда еще не было, но был «Хоакин Мурьетта»). Голос был севший, он начал что-то пробовать, не получалось, говорил, что высоко. В общем, дело закончилось тем, что я его отвел в сторонку и шепотом сказал: «Николай Петрович, давайте сделаем так – я за вас спою, а вы только в ведомости распишитесь и получите свои деньги». И тут, как по команде, откуда-то взялись верхние ноты. И только потом, когда я его раскусил, когда мы уже сдружились, я понял, что такое актерский кураж – как это так, я только в ведомости распишусь, а запишется кто-то другой, а не я! В общем, голос у него звенел как у Шаляпина и у Козловского одновременно. Я тогда даже и не думал, что у наше знакомство продолжится, я уже не говорю о дружбе. Помнил только одно – человек он очень воспитанный, вежливый. На «семерке» он меня вез на вокзал, хвастался рулем от гоночной машины, который ему подарили, маленький такой руль, почти детский, многое рассказывал, а его слушал, раскрыв рот – все-таки звезда первой величины. Мы распрощались, я думал, что это будет, как у меня со многими бывает, разовое знакомство, так, например, у меня было со Смоктуновским.



- А как же знакомство продолжилось?



- Несколько лет спустя мне попались совершенно замечательные стихи Володи Гоцуленко, эти стихи потом составили «Пушкинский цикл», я записал авторские наброски, а Гоцуленко меня спросил: «Кого ты видишь из тех, с кем работаешь, может быть, Малинин? Или, допустим, Леонтьев?». Я почему-то предложил записать с Колей Караченцовым, на что Гоцуленко мне сказал, что Коля ведь поет ковбойские песни, тогда как раз вышли или «Человек с бульвара Капуцинов», или «Короли и капуста», а тут интимная лирика, да и он вроде бы романсы не пел. В общем, сказал он мне тогда все то, что сказал Коля Караченцов потом, когда он эти романсы в первый раз увидел. Более щепетильного человека, чем Коля, я в своей жизни вообще не встречал. Он исполняет каждую просьбу, кто бы к нему не подошел – надо поцеловаться – поцелуется, дать автограф – даст автограф, расписаться на майке или у милиционера на кобуре – без проблем, даже если спешим куда-то, опаздываем, но это будет сделано дотошно, совершенно точно. Есть у него такое правило – во всем помогать людям. Был у нас с ним случай, который прекрасно показывает, насколько это человек честный и преданный по отношению к друзьям. Я впервые в жизни купил путевку на Тенериф и нужно было лететь через Москву. Я попросил Колю, чтобы он съездил и забрал билеты. Коля поехал, забрал и должен был их мне привезти в Киев – так мы договорились, что если будет ехать ко мне в Киев на запись, то завезет. В тот день, когда он ко мне уезжал, они посидели с друзьями, по рюмашке выпили, и он поехал на поезд. Уже на вокзале он мне позвонил, а я его спрашиваю: «Ты билеты взял?». Пауза. А потом говорит, что, мол, через десять минут поезд. Я ему сказал,что что-то придумаем, на что он ответил, что что-то придумает сам – рвется с вокзала домой, находит машину у какого-то соседа, а был еще и приличный гололед, и он рассчитывает, что на этой машине догонит поезд в Калуге из-за этих двух билетов. Доезжают они до КП и спрашивают у майора за сколько можно доехать до Калуги, а тот отвечает, что без гололеда и в сухую погоду – за 2,5 часа, а за это время поезд в Киев уже уйдет. Коля пересадил мальчика, который был за рулем, сам сел за руль и догнал этот поезд за 2.15, потом мне рассказывал, что мальчик, сидевший рядом, был белый, попрощался 20 раз уже с семьей, с женой, с соседями, с детьмя и со всеми друзьями, потому что это был тихий ужас, а по приезде Коля сказал: «Я для тебя сделал такой подвиг!», а я ему говорю: «Ну и дурак ты, Коля! Я же лечу через Москву, мог бы зайти к тебе домой и забрать их!». Но это показывает величие человека, его обязательность, его преданность друзьям. Такие люди – это штучный товар. Общение с ними людьми обогощает человека, и дружбу с такими людьми нельзя купить ни чем – ни хорошим столом накрытым, ни хорошими гонорарами. Эти люди либо доверяют тебе, либо не доверяют. Как и допустим, Джигарханян, который не только сам приезжал, но и приводил ко мне Олега Павловича Табакова, часто говорит в своих интервью, что он любит приезжать в Киев и пробовать мои салаты, а это для меня высшая награда как для кулинара.



«Мы с Караченцовым еще обязательно запишемся»



- Вы очень много путешествовали, говорят, даже бывали в Новой Зеландии.



- Да, это мы с Колей Караченцовым были в Новой Зеландии. Совершенно шикарно провели время у потомков людоедов. Мы приехали в такую показательную резервацию – маорийская деревня, а маори – потомки тех каннибалов, которые и съели в свое время коренное население Новой Зеландии. Нас приехало три или четыре человека и две-три пары иностранцев, причем Караченцова сразу же сделали вождем. Для этого его заставили высунуть язык до потери сознания и сами высунули язык – это у них такое приветствие, потом потерлись носами, затем уронили какое-то перышко, которое нужно было поднять. Коля поднимает и говорит: «А что, если не подниму?», а я ему отвечаю: «Коля, сожрут к черту и еще будут счастливы, потому что съели знаменитого российского актера». После этого начались интересные игры – меня поставили с какой-то маорийке перебрасываться палочками: одну бросаешь, другую держишь в руке и нужно ухватить, сказали, что если выроню – съедят, а потом начали петь и демонстрировать оружие. Все оружие сделано из очень тяжелых сортов дерева, которые тонут в воде, и таким мечом они могут отрубить голову на раз. После этого мы вернулись в Австралию, где у нас был большой концерт в Сиднее, я вел концерт и рассказывал, что вот мы венулись из Новой Зеландии, где нам показывали местное искусство, демонстрировали маори – якобы потомков каннибалов и говорю, мол, знаете, когда я пригляделся, то почему-то решил, что это халтурит ансамбль евреев из Дрогобыча, весь зал на этих словах и рухнул.



- Где еще вы бывали?



- Мы очень много объездили – и Израиль, и Америку, и страны Европы, и Средиземное море, и всю Россию. Вспоминаю один из наших первых концертов с Колей, насколько мы с ним энергетично работали – это был дворец имени Ленина на 4 тысячи человек в Алма-Ате. Я себя не увидел в афишах, потому что я там для них никто – они меня не знали, не знают и знать не хотят, а я же часть программы веду сам – и исполняю свои произведения, и такое прочее. Говорю Коле, не возникнет ли пауза, в зале кто-то кашлянет и скажет: «Все хорошо, а где же Караченцов?». И Коля решил меня проанонсировать – в фойе крутилась моя музыка, потом Коля вышел и долго рассказывал обо мне, такую краткую биографию на 45 минут, потом он меня вызвал – я работал сам, потом мы работали с Колей, и что самое интересное – в конце концерта весь зал встал. И Коля сказал: «Ты знаешь, у меня еще никогда не вставал зал». Настолько мы спелись, работая вдвоем на сцене огромного дворца, энергетика была очень сильной и для этого не нужно было ни балета, ни большого оркестра. Вот такие были случаи из жизни. Мы с ним много ездили, работа продолжается и сейчас – я пообещал через жену, что у меня есть пара новых песен для него, попросил, чтобы она ему передала, а он все слышит, понимает, пока еще, правда, не разговаривает, но мы еще запишемся.