меньше нервов - больше кофе:) ©
Fandom: Veronica Mars
Title: This Is What Happens / Вот, что случилось
Author: BuffyX
Translators: Bri & Gero
Original: http://buffyx.livejournal.com/297535.html
Pairing: LoVe
Raiting: R
Spoilers: up to 2.22 Not Pictured
Disclaimer: Все права на персонажей у товарища Роба Томаса, раз уж он нам не хочет отдавать Логана, права на текст – у автора текста, а у нас никаких прав нет
A/N: Огромное спасибо Фри за комментарии по поводу и без оного
Надеюсь, бить нас ногами за этот перевод будут не сильно, просто ЛоВе, просто тепло, просто дышать
That is What Happens
Вот, что случилось:
Ты возвращаешься домой, включаешь телевизор и принимаешь обжигающе-горячий душ. Ты думаешь о звуке, с которым тело Бивера проламывает крышу машины. О мгновении до этого. И о мгновении после.
Ты думаешь о том, как Вероника со всей силы прижалась к твоей груди. Ты думаешь о том, как она рыдала, уткнувшись в твою шею, ее глаза были похожи на осколки разбитого стекла, рыдания продолжались, пока она не заснула от усталости. О том, как ты целовал ее веки и ощущал соленый вкус, думая об океане.
Ты кончаешь ровно за две минуты, но удовлетворения это совершенно не приносит.
Ты выходишь из душа, клацаешь по каналам и вместе со всем миром узнаешь, что твой отец мертв, и ты проверяешь свой телефон и понимаешь, что пропустил одиннадцать звонков.
Пять звонков от юриста твоего отца, два от его публициста. Три от репортеров. Ни одного от оставшихся членов твоей семьи.
Один звонок от Вероники.
***
Вот, что случилось:
Ты идешь с ней, пока позволяет охрана, и она улыбается, словно действительно рада, что ты здесь. Одной рукой она сжимает посадочный талон, а другой - твою руку. Ты пытаешься шутить, как надеешься, что ей не вскружат голову гитаристы из Лонг-Айленда, грустно поющие о потерянных друзьях, а она отвечает, что наверняка любая ее история переплюнет их слезоточивые поэмы, и, несмотря на то, что эта правда ранит, вы все равно улыбаетесь.
Ты целуешь ее на прощание дольше, чем следует. Все это кажется слишком уж нереальным. И ты знаешь, что все должно быть сложнее, чем есть - вы должны разговаривать, и, наверное, ругаться, и обсуждать все происходящее – но ты устал от сложных вещей. Пока что пусть все будет простым.
Теперь ты готов брать от жизни все, что только можешь.
***
Вот, что случилось:
Час ты абсолютно бесцельно ездишь кругами. Еще 35 минут ты сидишь на парковке около отеля «Нептун-Гранд», уставившись на собственный руль и размышляя о том, что ты окончательно съезжаешь с чертовых катушек, но даже на это нужно слишком много сил.
Ты проходишь через холл, считая каждый шаг на роскошном ковре, и делаешь вид, что не думаешь о том, сколько минут пройдет до ее возвращения. Шаг номер 32, и ты в лифте. Наверное, сейчас она смотрит фильм в самолете или слушает свою последнюю музыкальную подборку. Шаг номер 58, и ты у двери в свой номер. Сейчас она, наверное, пролетает над Колорадо.
Или нет, потому что когда ты вставляешь карту-ключ в прорезь и открываешь дверь, она, свернувшись калачиком под одеялом, спит на твоем диване.
Ты смотришь на нее, затем через свое плечо, снова на нее, а она все еще там. Ты закрываешь дверь, от шума она начинает крутиться от звука, а потом поднимает на тебя заспанные глаза.
- Кто-нибудь сообщите прессе, - ухмыляешься ты, стараясь не показать, как ты удивлен и практически все внутри тебя ликует. – Похоже, путешествия во времени все-таки возможны.
Она заворачивается в одеяло и пытается примоститься на тебе, поудобнее устраиваясь у тебя на груди и бормоча что-то о том, что ее отец все отменил из-за какого-то важного дела – ты не совсем улавливаешь суть, потому что тебя отвлекает запах ее волос и теплое давление ее тела на твоем.
***
Вот, что случилось:
Твоего отца хоронят через три дня после того, как нашли мертвым, и журналисты устраивают балаган, чего и следовало ожидать. Ты раздумывал, не пойти ли и плюнуть на его могилу, или станцевать на ней, или что-то такое же символическое и явное, но вместо этого ты идешь на пляж с Вероникой и Бэк-Апом и бродишь по песку, бросая палки и ракушки в океан. Ты выходишь из воды, и твои пляжные шорты намокли, и ты тянешь Веронику с собой, и поначалу она злится, но потом набегает волна и обливает ее топ, и ты замечаешь, что на ней нет бюстгальтера.
Она ловит ртом воздух и что-то бормочет, и ты смеешься. А затем смеется она, и ты притягиваешь ее ближе, и поцелуем чувствуешь повторное колебание волны у себя во рту, и, черт побери, вот оно, счастье.
По дороге к ней домой ты ощущаешь песок в своих туфлях, между пальцами ног, твоя кожа немного зудит, горит и натянута от солнца. Собака пускает слюни по всей обивке и лижет руку Вероники, а та вытирает о твою щеку.
Ты паркуешь машину возле ее дома, расстегиваешь ремень и целуешься с ней на переднем сидении еще двадцать минут. И останавливаетесь только, когда Бэк-Ап тычет своим носом тебе в шею, и вы оба смеетесь, пока хватает дыхания. Это должно быть странным, то, что вы смеетесь, но неясно почему это не так.
Ты знаешь, что при желании смог бы открыть ей сердце, и сейчас она бы выслушала, но суть в том, что ты этого не делаешь. Ты не хочешь говорить, и она не хочет давить на тебя, и ее молчание говорит куда больше, чем это могли бы сделать любые слова.
***
Вот, что случилось:
Бивера похоронили на следующий день после твоего отца.
На том же кладбище, но вокруг уже не разнюхивали репортеры.
Ты недолго раздумываешь идти или нет, потому что, с одной стороны, он был твоим другом, и только поэтому ты должен испытывать какое-то чувство вины, но не испытываешь. Есть какая-то пропитывающая печаль, но она пуста. Когда ты думаешь о Бивере, ты помнишь только ту долю секунды дикой ярости, которую ты почувствовал, когда услышал, что он сделал. Желание обхватить руками его костлявую жалкую шею, ударить его в лицо, почувствовать, как его кости ломаются под твоим кулаком, смотреть, как его кровь растекается по асфальту. Всего лишь доля секунды, но она была, и ты понимаешь, что есть какая-то абсолютно неправильная ирония в том, что именно ты пытался его остановить.
У тебя целый список из чувств к Биверу, и жалость в нем далеко не на первом месте.
Однажды ты едешь с Вероникой, и она останавливается у черных, гладких, как слоновая кость, ворот, заглушает мотор и ничего не говорит. Ты идешь следом за ней и понимаешь, что знаешь, куда она направляется, но когда ты видишь вырезанное на могильном камне имя Кэсседи Эдвин Касабланкас, чувствуешь, будто тебя ударили под дых.
Ты отступаешь и даешь ей сделать то, что она должна. Ты не знаешь, чего ты ждал, но она просто долго стоит у могилы, а потом наконец кивает, будто поняла что-то. Поворачивается, чтобы уйти, и берет тебя за руку, сжимая ее.
Ты не задаешь вопросов.
***
Вот, что случилось:
Ты проматываешь лето и не думаешь о следующем дне, пока он не наступает. Дик не разговаривал с тобой еще с тех пор, и ты не можешь заставить себя переживать из-за этого, потому что у тебя вроде как появляется Уоллис, который умеет поддерживать беседу, и Кит не смотрит на тебя убийственным взглядом, когда ты перешагиваешь порог дома Марс, и...Что ж...Может, это не все, о чем ты мечтал, но это уже кое-что.
Иногда у тебя и Вероники случаются сложные разговоры, и иногда ты пускаешься в полноценные споры по поводу совершенно разнообразных вещей, от серьезных (вроде твоего будущего – или отсутствия такового) до совершенно безумных (если она не любит “Easy Rider”, то это еще не означает, что во всем, связанном с прокатом фильмов, у нее должен быть решающий голос).
И иногда вы просто растворяетесь в поцелуях длинной в час, в спальне или в машине одного из вас, или где-нибудь в публичном месте – все зависит от настроения.
На самом деле, это никогда не бывает совершенным, но ты понял, что и не должно быть; вы всегда видели друг друга такими, какие вы есть, и нет смысла притворяться, что было по-другому. Отсутствие сахарной глазури – часть комплекта.
Вы ждете два с половиной месяца перед тем, как, наконец, заняться сексом. Это ее инициатива, и ты волнуешься, не будет ли это лишь способом доказать что-то самой себе, но когда она игриво толкает тебя на спину на кровать и целует, за этим не кроется ничего отчаянного.
В этом нет ничего сногсшибательного, но все довольно неплохо, если даже не брать во внимание объятья. (Хотя и без них тоже было бы неинтересно).
***
А случилось то, что иногда лучше становится уже в процессе. И, несмотря на то, что ты не можешь стереть прошлое, ты думаешь о том, как найти опору, прекратить сотрясать и сжимать в кулак воздух. Тебе надоедает так сильно сражаться со всем в своей жизни. Ты начинаешь думать о том, что тебе есть ради чего сражаться. И это новое ощущение.
Это ощущение становится самым настоящим из всех, и, похоже, это первое в твоей жизни, что ты действительно пытаешься сохранить и не испоганить специально. Конечно, иногда все равно случается, а иногда все поганит она, и иногда (довольно часто) вы оба слишком упрямы, чтобы признаться в этом.
Но чаще ты понимаешь, как сделать так, чтобы все сработало. И, возможно, иногда ты устраиваешь ссоры ради примирительного секса после них, и оно всегда того стоит, несмотря ни на что. Ты знаешь, что принадлежишь ей так, как только один человек может принадлежать другому. И иногда ты все еще испытываешь благоговейный трепет от того, что можешь протянуть руку и коснуться внутренней стороны ее ладони, только потому, что тебе этого хочется. И она тебе позволит.
Ты просто знаешь это и тебе легче дышать.
Title: This Is What Happens / Вот, что случилось
Author: BuffyX
Translators: Bri & Gero
Original: http://buffyx.livejournal.com/297535.html
Pairing: LoVe
Raiting: R
Spoilers: up to 2.22 Not Pictured
Disclaimer: Все права на персонажей у товарища Роба Томаса, раз уж он нам не хочет отдавать Логана, права на текст – у автора текста, а у нас никаких прав нет

A/N: Огромное спасибо Фри за комментарии по поводу и без оного


That is What Happens
Вот, что случилось:
Ты возвращаешься домой, включаешь телевизор и принимаешь обжигающе-горячий душ. Ты думаешь о звуке, с которым тело Бивера проламывает крышу машины. О мгновении до этого. И о мгновении после.
Ты думаешь о том, как Вероника со всей силы прижалась к твоей груди. Ты думаешь о том, как она рыдала, уткнувшись в твою шею, ее глаза были похожи на осколки разбитого стекла, рыдания продолжались, пока она не заснула от усталости. О том, как ты целовал ее веки и ощущал соленый вкус, думая об океане.
Ты кончаешь ровно за две минуты, но удовлетворения это совершенно не приносит.
Ты выходишь из душа, клацаешь по каналам и вместе со всем миром узнаешь, что твой отец мертв, и ты проверяешь свой телефон и понимаешь, что пропустил одиннадцать звонков.
Пять звонков от юриста твоего отца, два от его публициста. Три от репортеров. Ни одного от оставшихся членов твоей семьи.
Один звонок от Вероники.
***
Вот, что случилось:
Ты идешь с ней, пока позволяет охрана, и она улыбается, словно действительно рада, что ты здесь. Одной рукой она сжимает посадочный талон, а другой - твою руку. Ты пытаешься шутить, как надеешься, что ей не вскружат голову гитаристы из Лонг-Айленда, грустно поющие о потерянных друзьях, а она отвечает, что наверняка любая ее история переплюнет их слезоточивые поэмы, и, несмотря на то, что эта правда ранит, вы все равно улыбаетесь.
Ты целуешь ее на прощание дольше, чем следует. Все это кажется слишком уж нереальным. И ты знаешь, что все должно быть сложнее, чем есть - вы должны разговаривать, и, наверное, ругаться, и обсуждать все происходящее – но ты устал от сложных вещей. Пока что пусть все будет простым.
Теперь ты готов брать от жизни все, что только можешь.
***
Вот, что случилось:
Час ты абсолютно бесцельно ездишь кругами. Еще 35 минут ты сидишь на парковке около отеля «Нептун-Гранд», уставившись на собственный руль и размышляя о том, что ты окончательно съезжаешь с чертовых катушек, но даже на это нужно слишком много сил.
Ты проходишь через холл, считая каждый шаг на роскошном ковре, и делаешь вид, что не думаешь о том, сколько минут пройдет до ее возвращения. Шаг номер 32, и ты в лифте. Наверное, сейчас она смотрит фильм в самолете или слушает свою последнюю музыкальную подборку. Шаг номер 58, и ты у двери в свой номер. Сейчас она, наверное, пролетает над Колорадо.
Или нет, потому что когда ты вставляешь карту-ключ в прорезь и открываешь дверь, она, свернувшись калачиком под одеялом, спит на твоем диване.
Ты смотришь на нее, затем через свое плечо, снова на нее, а она все еще там. Ты закрываешь дверь, от шума она начинает крутиться от звука, а потом поднимает на тебя заспанные глаза.
- Кто-нибудь сообщите прессе, - ухмыляешься ты, стараясь не показать, как ты удивлен и практически все внутри тебя ликует. – Похоже, путешествия во времени все-таки возможны.
Она заворачивается в одеяло и пытается примоститься на тебе, поудобнее устраиваясь у тебя на груди и бормоча что-то о том, что ее отец все отменил из-за какого-то важного дела – ты не совсем улавливаешь суть, потому что тебя отвлекает запах ее волос и теплое давление ее тела на твоем.
***
Вот, что случилось:
Твоего отца хоронят через три дня после того, как нашли мертвым, и журналисты устраивают балаган, чего и следовало ожидать. Ты раздумывал, не пойти ли и плюнуть на его могилу, или станцевать на ней, или что-то такое же символическое и явное, но вместо этого ты идешь на пляж с Вероникой и Бэк-Апом и бродишь по песку, бросая палки и ракушки в океан. Ты выходишь из воды, и твои пляжные шорты намокли, и ты тянешь Веронику с собой, и поначалу она злится, но потом набегает волна и обливает ее топ, и ты замечаешь, что на ней нет бюстгальтера.
Она ловит ртом воздух и что-то бормочет, и ты смеешься. А затем смеется она, и ты притягиваешь ее ближе, и поцелуем чувствуешь повторное колебание волны у себя во рту, и, черт побери, вот оно, счастье.
По дороге к ней домой ты ощущаешь песок в своих туфлях, между пальцами ног, твоя кожа немного зудит, горит и натянута от солнца. Собака пускает слюни по всей обивке и лижет руку Вероники, а та вытирает о твою щеку.
Ты паркуешь машину возле ее дома, расстегиваешь ремень и целуешься с ней на переднем сидении еще двадцать минут. И останавливаетесь только, когда Бэк-Ап тычет своим носом тебе в шею, и вы оба смеетесь, пока хватает дыхания. Это должно быть странным, то, что вы смеетесь, но неясно почему это не так.
Ты знаешь, что при желании смог бы открыть ей сердце, и сейчас она бы выслушала, но суть в том, что ты этого не делаешь. Ты не хочешь говорить, и она не хочет давить на тебя, и ее молчание говорит куда больше, чем это могли бы сделать любые слова.
***
Вот, что случилось:
Бивера похоронили на следующий день после твоего отца.
На том же кладбище, но вокруг уже не разнюхивали репортеры.
Ты недолго раздумываешь идти или нет, потому что, с одной стороны, он был твоим другом, и только поэтому ты должен испытывать какое-то чувство вины, но не испытываешь. Есть какая-то пропитывающая печаль, но она пуста. Когда ты думаешь о Бивере, ты помнишь только ту долю секунды дикой ярости, которую ты почувствовал, когда услышал, что он сделал. Желание обхватить руками его костлявую жалкую шею, ударить его в лицо, почувствовать, как его кости ломаются под твоим кулаком, смотреть, как его кровь растекается по асфальту. Всего лишь доля секунды, но она была, и ты понимаешь, что есть какая-то абсолютно неправильная ирония в том, что именно ты пытался его остановить.
У тебя целый список из чувств к Биверу, и жалость в нем далеко не на первом месте.
Однажды ты едешь с Вероникой, и она останавливается у черных, гладких, как слоновая кость, ворот, заглушает мотор и ничего не говорит. Ты идешь следом за ней и понимаешь, что знаешь, куда она направляется, но когда ты видишь вырезанное на могильном камне имя Кэсседи Эдвин Касабланкас, чувствуешь, будто тебя ударили под дых.
Ты отступаешь и даешь ей сделать то, что она должна. Ты не знаешь, чего ты ждал, но она просто долго стоит у могилы, а потом наконец кивает, будто поняла что-то. Поворачивается, чтобы уйти, и берет тебя за руку, сжимая ее.
Ты не задаешь вопросов.
***
Вот, что случилось:
Ты проматываешь лето и не думаешь о следующем дне, пока он не наступает. Дик не разговаривал с тобой еще с тех пор, и ты не можешь заставить себя переживать из-за этого, потому что у тебя вроде как появляется Уоллис, который умеет поддерживать беседу, и Кит не смотрит на тебя убийственным взглядом, когда ты перешагиваешь порог дома Марс, и...Что ж...Может, это не все, о чем ты мечтал, но это уже кое-что.
Иногда у тебя и Вероники случаются сложные разговоры, и иногда ты пускаешься в полноценные споры по поводу совершенно разнообразных вещей, от серьезных (вроде твоего будущего – или отсутствия такового) до совершенно безумных (если она не любит “Easy Rider”, то это еще не означает, что во всем, связанном с прокатом фильмов, у нее должен быть решающий голос).
И иногда вы просто растворяетесь в поцелуях длинной в час, в спальне или в машине одного из вас, или где-нибудь в публичном месте – все зависит от настроения.
На самом деле, это никогда не бывает совершенным, но ты понял, что и не должно быть; вы всегда видели друг друга такими, какие вы есть, и нет смысла притворяться, что было по-другому. Отсутствие сахарной глазури – часть комплекта.
Вы ждете два с половиной месяца перед тем, как, наконец, заняться сексом. Это ее инициатива, и ты волнуешься, не будет ли это лишь способом доказать что-то самой себе, но когда она игриво толкает тебя на спину на кровать и целует, за этим не кроется ничего отчаянного.
В этом нет ничего сногсшибательного, но все довольно неплохо, если даже не брать во внимание объятья. (Хотя и без них тоже было бы неинтересно).
***
А случилось то, что иногда лучше становится уже в процессе. И, несмотря на то, что ты не можешь стереть прошлое, ты думаешь о том, как найти опору, прекратить сотрясать и сжимать в кулак воздух. Тебе надоедает так сильно сражаться со всем в своей жизни. Ты начинаешь думать о том, что тебе есть ради чего сражаться. И это новое ощущение.
Это ощущение становится самым настоящим из всех, и, похоже, это первое в твоей жизни, что ты действительно пытаешься сохранить и не испоганить специально. Конечно, иногда все равно случается, а иногда все поганит она, и иногда (довольно часто) вы оба слишком упрямы, чтобы признаться в этом.
Но чаще ты понимаешь, как сделать так, чтобы все сработало. И, возможно, иногда ты устраиваешь ссоры ради примирительного секса после них, и оно всегда того стоит, несмотря ни на что. Ты знаешь, что принадлежишь ей так, как только один человек может принадлежать другому. И иногда ты все еще испытываешь благоговейный трепет от того, что можешь протянуть руку и коснуться внутренней стороны ее ладони, только потому, что тебе этого хочется. И она тебе позволит.
Ты просто знаешь это и тебе легче дышать.
Если вы меня ТАК будете мучать - не будет мне горя никогда
Verutzi, о, очень рада, что тебе понравилось