меньше нервов - больше кофе:) ©
Попытка рецензии с подражанием форме и стилю, в коорой ХМ писал "Джазовые портреты"... Не знаю, что получилось, судить вам
)
***
Мураками появился в нашей жизни, когда я училась на первом курсе. Просто зашел, просто сел, забросил ногу на ногу и закурил. А потом разложил свои вещички и остался навсегда. Думаю, так бы он написал в "Пинболле".
Первую книгу на распечатках нам принесла сестра Шелл - это была "Слушай песню ветра", первый роман Мураками, первая часть "Тетралогии Крысы". До середины сентября эту вещь в переводе Вадима Смоленского прочитали, наверное, почти все в нашей групе, и затасканная распечатка вернулась ко мне. С тех пор она лежит у меня на полке, рядом с распечаткой "Пинболла", с "Охотой на овец" в ее втором русскоязычном издании, с "Дэнсом", который распечатывался на тоненькой бумаге для принтера, как только главы появлялись в Интернете. Мураками - это эпоха, как бы громко это не звучало. Эпоха в нашей жизни. Эпоха, с которой началось знакомство с японской литературой. Литературой, кстати, абсолютно не похожей на него.
Тогда мы читали Павича и Кундеру, Кортасара и Борхеса. "Ящик для письменных принадлежностей" и "Невыносимую легкость бытия". Мураками просто ворвался и изменил восприятие литературы раз и навсегда. Не восточной литературы, а литературы вообще. С "Песней ветра" я нашла для себя нового Селиджера и нового Маркеса в одном лице. Реалистичная легкость пера в сочетании с магией Востока, потустороннего мира. Дзен-буддизм и джаз в сочетании. Мураками я называю дзен-джазистом - от "Песни" и до "Послемрака" это смесь спокойствия и постоянного изменения ритма. Смесь традиции и нарушение устоявшихся представлений о мире.
Очень часто меня спрашиваю, почему я его читаю. Это, мол, попса. Да, конечно, все, что читает каждый встречный - поперечный у нас почему-то называется попсой. Когда-то, наверное, такими попсовиками были Ремарк, Хэм, Фицджеральд. И что теперь? Не читать? Увольте!
Многие говорят, что он исписался, забывая о том, что к нам его вещи доходят далеко не в хронологическом порядке. Да и у каждого автора есть свои взлеты и свои падения. У кого-то больше, у кого-то меньше. Для кого-то "Дансу, дансу, дансу" - самый провальный роман загадочного японца. Для кого-то - лучшее, что он написал. В каждой книге есть особая магия, невыоносимая жестокость и легкость бытия. Тот самый колодец. Или лифт. Или коридор. Или комната. Или номер. Или Человек-Овца. Или. И точка.
Передо мной лежит "Кафка на пляже" (хотя я привыкла к названию Коваленина - "Кафка на взморье"), и я откладываю и откладываю прочтение, потому что до сих пор нахожусь под впечатлением от произведения, ради которого я затеяла всю эту никому не нужную писанину. "Джазовые портреты". Мурками называют самым джазовым писателем современности, и не ошибаются. Чувствовать так ритм текста, как чувствует он, может только очень хороший джазист. Он пишет джаз. Мы читаем джаз. А понимать или нет, идти за его ритмом или нет, чувствовать импровизацию или нет личное дело каждого. Мураками всегда очень точно угадывал мое восприятие той или иной музыки, возможно, потому мне всегда было легко его читать. И "Джазовые портреты" - это то, что я бы хотела написать о своих любимых джазистах, если бы умела писать музыку текста, как он. Дюк Элингтон и Луи Арсмстронг. Билли Холлидей и Элла Фицджеральд. Глен Миллер и Джордж Гершвин. Оскар Питерсон и Анита О'Дей. Summertime and the living is easy. I'll be seeing you. Rapsody in blue. И миллионы произведений, которые способны изменить отношение к музыке от начала и до конца. 237 страниц музыкального текста без единой ноты. 237 страниц, которые читаются на одном дыхании, как и все, что написал Мураками. От "Норвежского леса" и до "К югу от границы, на запад от солнца"....
![](https://secure.diary.ru/userdir/6/8/0/2/68028/4840059.jpg)
![:)](/picture/3.gif)
***
Мураками появился в нашей жизни, когда я училась на первом курсе. Просто зашел, просто сел, забросил ногу на ногу и закурил. А потом разложил свои вещички и остался навсегда. Думаю, так бы он написал в "Пинболле".
Первую книгу на распечатках нам принесла сестра Шелл - это была "Слушай песню ветра", первый роман Мураками, первая часть "Тетралогии Крысы". До середины сентября эту вещь в переводе Вадима Смоленского прочитали, наверное, почти все в нашей групе, и затасканная распечатка вернулась ко мне. С тех пор она лежит у меня на полке, рядом с распечаткой "Пинболла", с "Охотой на овец" в ее втором русскоязычном издании, с "Дэнсом", который распечатывался на тоненькой бумаге для принтера, как только главы появлялись в Интернете. Мураками - это эпоха, как бы громко это не звучало. Эпоха в нашей жизни. Эпоха, с которой началось знакомство с японской литературой. Литературой, кстати, абсолютно не похожей на него.
Тогда мы читали Павича и Кундеру, Кортасара и Борхеса. "Ящик для письменных принадлежностей" и "Невыносимую легкость бытия". Мураками просто ворвался и изменил восприятие литературы раз и навсегда. Не восточной литературы, а литературы вообще. С "Песней ветра" я нашла для себя нового Селиджера и нового Маркеса в одном лице. Реалистичная легкость пера в сочетании с магией Востока, потустороннего мира. Дзен-буддизм и джаз в сочетании. Мураками я называю дзен-джазистом - от "Песни" и до "Послемрака" это смесь спокойствия и постоянного изменения ритма. Смесь традиции и нарушение устоявшихся представлений о мире.
Очень часто меня спрашиваю, почему я его читаю. Это, мол, попса. Да, конечно, все, что читает каждый встречный - поперечный у нас почему-то называется попсой. Когда-то, наверное, такими попсовиками были Ремарк, Хэм, Фицджеральд. И что теперь? Не читать? Увольте!
Многие говорят, что он исписался, забывая о том, что к нам его вещи доходят далеко не в хронологическом порядке. Да и у каждого автора есть свои взлеты и свои падения. У кого-то больше, у кого-то меньше. Для кого-то "Дансу, дансу, дансу" - самый провальный роман загадочного японца. Для кого-то - лучшее, что он написал. В каждой книге есть особая магия, невыоносимая жестокость и легкость бытия. Тот самый колодец. Или лифт. Или коридор. Или комната. Или номер. Или Человек-Овца. Или. И точка.
Передо мной лежит "Кафка на пляже" (хотя я привыкла к названию Коваленина - "Кафка на взморье"), и я откладываю и откладываю прочтение, потому что до сих пор нахожусь под впечатлением от произведения, ради которого я затеяла всю эту никому не нужную писанину. "Джазовые портреты". Мурками называют самым джазовым писателем современности, и не ошибаются. Чувствовать так ритм текста, как чувствует он, может только очень хороший джазист. Он пишет джаз. Мы читаем джаз. А понимать или нет, идти за его ритмом или нет, чувствовать импровизацию или нет личное дело каждого. Мураками всегда очень точно угадывал мое восприятие той или иной музыки, возможно, потому мне всегда было легко его читать. И "Джазовые портреты" - это то, что я бы хотела написать о своих любимых джазистах, если бы умела писать музыку текста, как он. Дюк Элингтон и Луи Арсмстронг. Билли Холлидей и Элла Фицджеральд. Глен Миллер и Джордж Гершвин. Оскар Питерсон и Анита О'Дей. Summertime and the living is easy. I'll be seeing you. Rapsody in blue. И миллионы произведений, которые способны изменить отношение к музыке от начала и до конца. 237 страниц музыкального текста без единой ноты. 237 страниц, которые читаются на одном дыхании, как и все, что написал Мураками. От "Норвежского леса" и до "К югу от границы, на запад от солнца"....
![](https://secure.diary.ru/userdir/6/8/0/2/68028/4840059.jpg)